Факир был пьян.
И потому он шел, пиная тупым носком булыжник, спотыкаясь, хватаясь за столбы вдоль мостовой, и чувствуя как пепел вперемежку с безусловным счастьем просыпается из него, волочится воронкой по дороге через мост, и развевается над грязною водою.
То был один из тех редчайших случаев самовозгорания, которые факир отчаянно провоцировал в себе посредством чрезмерного винопития. Последние случались день ото дня чаще, а самовозгорания год от года реже. Грустная тенденция очень заботила факира, то и дело повергая его в длительные периоды тягучего уныния и самокопания. Он честно, с энтузиазмом непревзойденного кумира сцены, пытался высечь из себя искру. Памятуя о былых моментах безграничного, почти космического покоя, уверенности в неистощимой и неопровержимой благожелательности мироздания ко всему сущему, которые случалось с ним после самовозгорания.
И вроде не так много требовалось для сего таинства – правильный настрой, крепкий градус и женщина без условностей, но собрать все составляющие воедино – было делом редкого и, в определенной степени, Великого Случая.
А когда странным образом все складывалось, и факиру нереальным усилием воли удавалось высечь в себе искру, все вспыхивало в нем, в ней, вокруг них… на считанные минуты, а потом долго, долго, долго, долго тлело.
И казалось тогда ему удивительным – что совсем не обязательны были те уныния и самокопания, та наотмашь самоотверженность и «самоубийственность», чтобы вот так - случайно и незатейливо быть счастливым.
Удивительно, что счастье совершенно приживательски ютится в чьем-то теплом и отстраненном молчании, в тихом вздымании чьей-то груди, лишенной условностей, и потому – неожиданно родной и домашней. Удивительно – чтобы погрузиться в покой, в безмятежность, в хрупкую уютную сферу, в форму и состояние, к которым стремятся все во Вселенной объекты, требуются неимоверные силы, и неимоверная воля, и неимоверная храбрость.
Теория Большого Взрыва.

• 
• 
•