Моя местами любимая жэнсчина Фаина Георгиевна Раневская окрестила эту тему вот таким литературным выкидышем: «…На ночь я почти всегда читаю Пушкина. Потом принимаю снотворное и снова читаю, потому что снотворное не действует. Я опять принимаю снотворное и думаю о Пушкине. Если бы я его встретила, я бы сказала ему, какой он замечательный, как мы все его помним, как я живу им всю свою долгую жизнь… Потом я засыпаю, и мне сниться Пушкин. Он идет с тростью по Тверскому бульвару. Я бегу к нему, кричу. Он остановился, посмотрел, поклонился и сказал: «Оставь меня в покое, старая блядь… Как ты надоела мне со своей любовью».

Есть люди, которых я всегда буду любить на расстоянии. Упаси боже вторгаться к ним в жизнь со своими соплями. Во-первых, всегда считала это дурным тоном, во-вторых – если вдруг в интимной обстановки из всех углов у них полезут тараканы, типа ниразу некошеной растительности или фраз типа «Да, детка, а теперь пописай на меня, будь любезна» - нах мне такие разочарования для моей невинной пуританской души.
Он…
Я скорее ему завидую, чем люблю. Эти чувства у меня часто переплетаются.
Завидую его спокойному вызревшему мозгу, который уже не бьется в конвульсиях и не бросается с места в карьер, а потом, задыхаясь, выбирается из трясины химер и заблуждений.
Завидую его взгляду, который никогда не отступает, не шкерится по углам, как нашкодившая болонка, смотрит внимательно и ясно...
Завидую его детской непосредственности, которая, уверена, пришла к нему с возрастом. Это умытая непосредственность, выкристаллизовавшаяся из опыта, усталости, мудрости, понимания новорожденного бесстрашия и какой-то родительской любви ко всему сущему.
Дай Бог, я когда-нибудь стану такой же… А ему когда-нибудь за меня зачтется…

• 
• 
•