[B]Искусство для масс.[/B]

Какая прекрасная идея – сделать искусство доступным для каждого, даже для Ивана Семеныча, проживающего в хрущевке с полезной площадью в 10 метров, поливающего каждое утро, в потертом трико и растянутой майке, рассаду петрушки у себя в палисаднике, любуясь со светлой завистью на соседские лилии. Что есть прекрасного в жизни Ивана Семеновича, кроме тех лилий да трех литров водки, покамест его жена гостит у тещи в Тернополе.

Какая прекрасная идея – сделать искусство доступным для Ивана Семеновича, пробудить в его целинной глинистой душе ростки восторга и умиротворения. Он, может быть, со времен своей сельской юности не видел искусства прекраснее, чем миниатюрная статуя Венеры Милосской в фойе Дома культуры и, может быть – та Венера была первой, кто пробудил в Иване Семеновиче нежность и трепетность к женскому телу.

Какой гнусный снобизм – делать искусство камерным, покрывать его золоченым налетом буржуазности. Никто не спорит – двери в галереи открыты для всех, и любого Ваньку, хоть на аркане, да можно к нему приобщить, но Ванька, чувствуя конфуз в месте высокодуховном и привилегированном, вряд ли впадет в экстаз от увиденного, и разразиться душевными струнами маленьким гимном прекрасному.
А вот если переместить искусство в привычную для него среду, сделать его проще для понимания…

Художник и скульптор Пигмеев видел в идее искусства для масс не только блестящий маркетинговый ход, но перспективу (идеологическую, политическую, финансовую), которой нет препятствий, на которую не посягнет ни один критик, ни одна рука бюрократизма.

***

Жена Ивана Семеновича собирала чемоданы, а сам Иван Семенович, едва сдерживая трепет, ходил по квартире и подавал жене аккуратно сложенные вещи. Скрыть воодушевленную улыбку ему удавалось с большим трудом – как ни старался он изобразить скорбь, но ложащаяся на безграничное счастье, она превращала лицо в странную невротическую гримасу.

Закрыв за женой дверь, Иван Семенович выждал десять минут, затем достал деньги из загашника, и, не переобуваясь, в домашних тапках выскочил на улицу.
Подходя к киоску, он уловил боковым зрением необычно оживление на улице. Повернув голову, Иван Семеныч замер, и образ запотевшей бутылки на секунду исчез из его головы.

Улица конусом уходила в горизонт, и вдоль нее, с периодичностью в три метра громоздились невиданные здесь ранее конструкции с разномастными кучками зевак возле каждой.
Намедни, в рамках программы «Искусство для всех», сюда привезли и установили пиллары с картинами и гипсовые скульптуры художника Пигмеева.
Люди то подходили поближе, то отходили подальше, чесали подбородки и макушки, охали восторженно и умиленно светились, оживленно дискуссировали и матерились в полемическом экстазе.

Иван Семенович подошел к одной из скульптур и прослезился. То была Венера. С попы ее, хирургическим вмешательством скульптора был откачан целлюлит, а грудь гордо торчала розовыми сосками на полушариях четверного размера. Одна рука изящно сжимала сигарету. Второй, из соображений связи времен, по-прежнему не было…

• 
• 
•