Максим сидел за столиком в ресторане и был занят исключительно тем, что переводил взгляд с входной двери на циферблат настенных часов и обратно. Этот занятие сопровождалось сложным психофизическим процессом, ухудшающим самочувствие Максима с каждым рывком минутной стрелки к заветному рубежу. До обозначенного момента Ее появления на пороге оставалось не более 20 таких рывков.
То ли от того, что немного времени минуло со дня их знакомства и неловкость в ее компании еще не успела отпустить Максима из своих цепких объятий, то ли дело в его природной застенчивости, о чем Максиму меньше всего хотелось думать и что предполагало намного больше усилий для разрешения оной проблемы, нежели просто выжидание времени, однако с каждой минутой, приближающей мгновение их встречи, ему становилось все хуже.
Максим не знал, о чем говорить с Ней и как с Ней говорить, в какой именно форме – дружественно-игривой или соблазнительно-загадочной. От страха выглядеть смешным, он все больше выглядел напуганным. Он казался себе пьяным Тибулом над пропастью, качающимся на тонкой леске, обозначившей себя во тьме только тусклым поблескиванием при каждом движении канатоходца. Если бы Тибул был трезв, он, верно, нашел бы выход из этого, прямо скажем, шаткого положения. Но Тибул был пьян. Любовью. И жуткий страх перед перспективой быть отвергнутым, соскользнуть в беспросветную мглу одиночества и разбитых надежд, полностью лишал координации его тело.
Однако, довольно долго находясь в состоянии стресса, Максим начал улавливать некие закономерности, которые на время облегчали его положение и позволяли перевести дух. Часто это происходило с Ее помощью, благодаря Ее умению так неоднозначно строить фразы, что если отдать предпочтение самому желанному из этих значений, можно было прибавить пару дополнительных сантиметров надежды к опорной плоскости воображаемой лески. Но Максим, будучи материалистом до мозга костей, чувствовал себя некомфортно в призрачном мире полутонов и полунамеков, и, бывало, впадал в глухую депрессию, гоняясь за неуловимыми значениями и пытаясь придать им более-менее оформленное содержание.
Тогда Максим, чтобы добавить себе толику спокойствия и уверенности, призывал на помощь Судьбу. Судьба, конечно, также пребывала в плеяде явленией смутных и непостижимых, однако же, если принять ее за некое трансцендентное образование, или, как любят говорить, за руку Высшего Разума, то он, этот самый Разум, на сей момент, являлся единственным независимым свидетелем их истории и, своим совершенным интеллектом, мог бы на вскидку определить степень душевной вовлеченности каждого в эту историю.
Общался Максим с Судьбой на языке символизма, при помощи разнообразных метафор и аллегорий. Сейчас, к примеру, его прогрессирующий психоз мог бы усмирить ответ на один всем понятный вопрос - «Любит ли она меня?». В качестве инструмента, предложенного Судьбе для формулировки ответа, Максим выбрал женщину, лет тридцати, только что присевшую за столик напротив. «Если женщина закурит, то огонь той сигареты будет означать, что огонь есть и в Ее сердце».

[I]Продолжение будет[/I]

• 
• 
•